Журналист «МК-Латвии» помогла спасти бездомного человека от смерти под забором

Вот и все, обрел дом голубчик мой Виктор! Нашел себе крышу, подушку и стакан компота на ужин.

Правда, сегодня уже жаловался: «Компот совсем несладкий!» Но доложил, что привлек на свою сторону очередную барышню: студентку медицинского, которая проходит в пансионате практику. Виктор с этой студенткой ходил кушать мороженое в магазин по ту сторону железной дороги.
Не знаю, отчего, но история про медицинскую студентку и мороженое меня успокоила. Только теперь почувствовалось: точка! Должен прижиться на новом месте мой Виктор, а значит, дело сделано. Но давайте расскажу, как все было.

20 октября. «Дорогая редакция! Нам тут бомж мешает...»
Начать бы историю слезливо и жалостно: жил-был никому не нужный Виктор, а потом явилась в его жизнь «МК-Латвия», и стало Виктору счастье. Но не с этого стартовала данная история, совсем не с этого.
20 октября прошлого года редакция получила письмо – такое, что лопнуть хотелось от злости. Нельзя такие письма писать в газету, дорогие мои! Почему, сами сейчас поймете.
Вот какое письмо это было:
«Дорогая редакция! Мы пожилые прихожане церкви на улице Слокас в Риге. На территории церкви Св. Мартина есть старый сарай, в нем ночует бомж. Мы этого бомжа боимся, дворник утверждает, будто он много раз судимый. К тому же начинаются холода. Мы опасаемся, что бомж в сарае замерзнет, и мы будем виноваты. Устройте его куда-нибудь!»
О-о, как нехорошо получать такие письма. Они вроде веревки, связывают тебя по рукам и ногам. Что делать для неизвестного, много раз судимого бродяги, ты знаешь не лучше прихожан церкви Св. Мартина. Но прихожанам проще: они написали письмо и вроде как сложили всю ответственность. Тебе складывать ответственность не на кого. Хотя спасение бомжей никак не входит в обязанности журналиста, надо пилить в Пардаугаву и искать безадресный сарай.
– Хватило же совести! – пыхтела я так, что отзывалось во всех углах редакции. – Раз уж люди беспокоятся за своего драгоценного бомжа, оставили бы хоть контактный телефон!
Контактный телефон в таких случаях вещь необходимейшая. «МК-Латвии» действительно приходилось вытаскивать погибающих людей с улицы. Но каждый раз у нас имелись единомышленники среди соседей или друзей бродяги, случайных прохожих. Редакция может узнать правду о правах человека на социальную помощь, но нужны реальные благодетели, которые возьмут бомжа за руку и отведут в соответствующие учреждения, посидят с ним в очередях, растолкуют ситуацию.
А тут просто: «Заберите этого человека куда-нибудь, своих координат не оставляем, потому что боимся!» Нельзя писать такие письма в редакцию, очень стыдно.
– Хорошо, – согласилась редактор во время мозгового штурма, – есть два выхода. Во-первых, мы можем сообщить о бомже в полицию, которая выгонит его с территории церкви, и бомж нам за это спасибо не скажет. Во-вторых, мы можем сделать вид, что никакого письма не получали, но тогда человек действительно замерзнет.
Ни один из очевидных выходов не годился. Пришлось придумывать третий, позакавыристей.

4 ноября. Простите, вы не знаете, где тут сарай?
Утром редактор согласилась с моим третьим, совсем эктремальным планом. Но сказала:
– Когда поедешь искать сарай и бомжа, возьми с собой Володю Дорофеева. Он большой, с ним безопасно.
Большой Володя Дорофеев, репортер и умница, против экспедиции не возражал. Но вечером я по пути домой проезжала мимо церкви Св. Мартина (половина восьмого, осенняя мутная тьма с падучими проблесками желтых листьев). Ясное дело, не устояла – припарковалась и пошла искать сарай в одиночестве.
Территория церкви Св. Мартина на улице Слокас велика, рядом кладбище. Освещалась только робкая дорожка от ворот до паперти. Никакого пригодного для жилья сарая в темноте не видно.
Я переписала телефон пастора, вывешенный на двери, на обратном пути встретила спешащую через церковный двор пару («Простите, вы не знаете, где тут сарай?» – в ответ только изумленные взгляды) и поехала домой.

6 ноября. Может, зря я это?
Пастор перезвонил после обеда и любезно сообщил, что да, бомжу официально разрешено ночевать в сарае на церковной территории.
– Виктор еще живет? – спросил у кого-то, прикрывая трубку, снова заговорил со мной. – Оказывается, с холодами пропал куда-то. Но вы приходите в следующее воскресенье на богослужение, он всегда наведывается, встретитесь.
Вероятно, зря я это? Не может приходящий на воскресную литургию человек быть совсем беспомощен. Если бы бродяге угрожала настоящая опасность, разве не помогли бы ему в храме? Но через несколько дней мое самоуспокоение окажется несостоятельным.

18 ноября. «Не дождетесь Виктора, хотя бы концерт послушаете».
По случаю Дня независимости в церкви Св. Мартина не только литургия, но и концерт – хор Tēvija стоит полукругом в середине зала, сверкают пуговицы на полувоенных мундирах.
– Повезло вам, – шепчут женщины, узнав о цели моего прихода, – если и не дождетесь Виктора, хотя бы концерт послушаете.
Но он приходит, как миленький. На середине литургии двери открываются, вкатывается в храм невысокого роста мужчина. Первое впечатление: аккуратный и подтянутый, за пятьдесят. Встретив такого на улице, бомжем не назовешь. Он удивляется: «Какая газета? Какое письмо?»
Договаривали мы уже за дверями, чтобы не мешать молящимся неблагоговейным шепотом. Виктор быстро сообразил, что к чему, дважды объяснять не пришлось. Сказал, что в конце октября ушел из каменного церковного сарая жить к знакомым, но сколько те его вытерпят, непонятно. Так что прихожане не обманули, проблема имеется.
– Вам нужно квартиру снять! – советую я, начитавшись к тому времени умных бумажек. – С вашим нулевым доходом самоуправление должно вам оплачивать и аренду, и коммунальные.
Тут оказывается, что отношения с социальной службой у Виктора не то что натянутые, а просто не налаженные. Самоуправление не отказывается платить бездомному пособия, да только по многим кочкам для этого нужно попрыгать. Сначала – справки, потом – обследование по месту жительства, да еще найди квартиру, где хозяин согласится заключить договор найма.
Н-да, нелегко в Латвии человека забрать с улицы.

6 декабря. Нас примет сам начальник
В прошлый раз мы с Виктором так договорились – он бегает за справками, а мне звонит в случае крайней необходимости. Такая необходимость настала почти сразу. Он просит сходить с ним в отделение социальной службы на улице Балдонес – за инструкцией, с чего начинать движение.
Спасибо представителю департамента благосостояния Рижской думы Лите Брице. Она договорилась, что примет нас сам начальник отдела.
Однако в назначенный день никакого объяснения не состоялось. Пропал наш Виктор. Битые полчаса рыскала я по этажам здания, где квартирует социалка, и торчала под подъездом. Был человек – нет человека. А главное, позвонить некуда – связь держали через бывшую соседку.
– Во-от, – сказала Лита Брице, узнав о несостоявшемся свидании, – классическая проблема с бомжами: им предлагаешь помощь, а они исчезают. Если бы ваш Виктор поселился в городском приюте на Маскавас, ему давно платили бы социальные пособия.
Но Виктор на Маскавас категорически не согласен, это еще во время нашей первой встречи выяснилось. Официально он там задекларирован, но ни одной ночи не провел: «Скорее подохну, чем туда пойду!» У бездомных свои предрассудки.
Однако теперь он совсем пропал. Ну – мне же легче.

17 декабря. Инсульт
Сегодня звонок. Говорит мужчина, с трудом ворочает языком. Пьяный, что ли?
– Маргита, – голос жалобный, – это Виктор! Я в больнице лежал десять дней. Инсульт.
Вот такие пироги, товарищи. Имелся человек без определенного места жительства. А теперь имеется бомж, отягощенный инвалидностью. Настоящие трудности только начинались.
Из больницы Виктора выписали с давлением 220 на 100, сунув горсть таблеток и справку для семейного врача. Иди, говорят, дядя, домой. А что у дяди никакого дома нет, даже не почесались.
Виктор пришел все к той же соседке и позвонил мне. Договорились встретиться. У подъезда здания социальной службы на Балдонес стоял осунувшийся, сгорбленный человек. Левый угол рта поехал вниз. Левую ногу подволакивает:
– Руку тоже не чувствую! Что делать будем?
В социальной службе посмотрели документы и сказали, что готовы платить Виктору пособие по гарантированному минимуму дохода – 45 латов в месяц. Но для этого инспектор должен прийти к Виктору домой на обследование.
– Куда ваш инспектор придет, если у Виктора нет дома, его разные знакомые пускают переночевать? – воплю я в окошко.
– Придумайте что-нибудь!
Очередная безвыходная ситуация.

20 декабря. Признали инвалидом
Удивительно, но до медицинской комиссии Виктор добрался сам. Пока мы в редакции готовили празднично-красный рождественский номер, Виктор продрался через снега и за полчаса прошел обследование. Комиссия признала нашего бомжа инвалидом второй группы.
Получать удостоверение поехали уже вместе. Я греюсь в машине и смотрю, как он ковыляет обратно. Гордый. Важный документ заполучил. В Риге самоуправление платит пенсионерам удвоенное пособие по ГМИ – 90 латов в месяц. С такими деньгами, да если бы квартиру с помощью «социалки» снять, можно жить.
– Ты для меня комнату присматриваешь? – спрашивает он при каждой встрече.
Еще как присматриваю! Каждый день шарю по Интернету, изучаю объявления. Да только у Виктора свои требования – хочет остаться в Агенскалнсе. Тут предложений немного: или цена не подходит, или площадь. Ведь социальная помощь оплачивает одиноким малоимущим только 32 квадратных метра жилплощади, да еще не дороже 3 латов за метр ежемесячно.
Есть на порталах и небольшие дешевые квартиры. Но – новая беда, в объявлениях написано: «Необходимо заплатить за первый и последний месяц, а также комиссию маклеру». Получается, Виктору нужно сразу выложить 200 латов. Часть потом вернется в виде квартирного пособия, но где бездомному взять такую кучу денег?
Нужен спонсор. Спонсора нет. Выходит, что найти мы Виктора нашли, а помочь ничем не можем.

22 декабря. Подножка от родного сына
Теперь заходим с другой стороны и направляемся в отдел социальной службы в Болдерае. Тут я, признаться, злоупотребила положением – заранее сообщила, что вместе с клиентом приедет журналист.
– Так-так, – цепко посматривал инспектор, – значит, Виктор иногда ночует у сестры в Болдерае?
Это почти правда. Он ночевал у нее после инсульта один раз. Отношения между Виктором и сестрой натянутые. Однако удалось договориться, что именно к ней мы пригласим социального работника для обследования «места жительства» Виктора. Инспектор сдается: хорошо, сегодня придем.
Через день акт обследования готов. Это значит, что Виктор может получить первое за многие месяцы социальное пособие. В кабинете инспектора он неожиданно переполошился:
– Только присылайте деньги не на счет, а на почту! Ладно? – моргнул тревожно.
Что такое? Историю он рассказал в машине:
– Несколько лет назад сын приехал: «Пап, дай паспорт!» Я без задней мысли дал. Потом оказалось, сынок взял по моим документами потребительский кредит. Теперь стоит копейке капнуть на счет, все выметает судебный исполнитель.
– А сын что же?
– Да ничего. Не виделись мы давно...

31 декабря. Надо говорить «Присаживайтесь!»
Раз уходит Старый год, надо рассказать, что за фрукт этот Виктор. Когда мы в очередной раз пришли в социальную службу, на приглашение инспектора: «Садитесь!» Виктор лукаво подмигнул:
– Надо говорить «Присаживайтесь!»
Знает старый волк, о чем толкует. За спиной шесть сроков, полтора десятилетия за решеткой.
– За что сидели?
Вопрос его и смешит, и радует:
– Так и знал, что спросишь. Разное было...
Что значит «разное», я только весной узнаю, а пока Виктор выдерживает паузу. Молчание его тянет на принцип, пожалуй. Да и то – кто я Виктору, чтобы наизнанку передо мной выворачиваться?
Хотя иногда и его пробивает на разговор. Рассказывает про трех своих жен. С первой развелся давно, потому и с двумя взрослыми детьми не видится. Потом женился на тете Тоне, жили в Агенскалнсе. Но и она через несколько лет, видать, не выдержала. Ко дню трагической смерти тети Тони супруги уже жили раздельно.
– Помню, прибежал в гараж соседский мальчишка: «Тетя Тоня сгорела!» Я чуть с ума не сошел. Ноги у меня тогда были загипсованы после дорожной аварии, я ключ схватит, стал гипс ломать, чтобы скорее бежать на помощь. Только далеко ли побежишь, если шесть месяцев в больнице пролежал на растяжках?
Но тетя Тоня по-любому сгорела бы, даже прибеги Виктор сразу. Говорили, что убили ее до пожара – голова была проломлена. Район задвинских домов-«деревяшек» беспокойный, всякое тут происходит.
Когда приехали пожарные, старший Тонин сын умолял: «Вынесите маму!» Ему ответили: «Давай 15 латов, вынесем...» Он пожарных раскидал, потому что сам был мужик сильный, военный. Завернулся в мокрое одеяло и вынес мертвую мать сам.
А третья жена умерла у Виктора на руках сравнительно недавно, года четыре как. Хорошая была женщина, удерживала его от многих глупостей, а вот ведь – цирроз печени. Работала барменом, вернулась однажды домой поздно. Под утро начала стонать в беспамятстве, плакать. Виктор, добрая душа, даже на заправку за пивом сгонял, чтобы полегчало супруге после нетрезвой ночи.
Легче не стало, набежали соседи, вызвали «скорую». А через несколько часов Виктору позвонил врач: «Мужайтесь...»
Мужаться-то он старался, а жизнь все равно пошла прахом, потому что у Виктора ни деньги не держатся, ни имущество. Жил он в деревянном хозяйском доме прямо за церковью Св. Мартина. Через годик хозяин выставил его без суда и следствия на все четыре стороны.
– А на квартирную очередь вы почему не стали?
Отвечает:
– Стал! Когда жена была жива, нам даже варианты предлагали. Но все квартиры далеко от Агенскалнса и в плохом состоянии. А потом туда каждые три месяца нужно было справки носить о доходе, я пару раз сходил – и бросил.
Сам виноват, уважаемый, что мыкается нынче без крова. Да только теперь его не оставишь, совсем пропадет.

6 января. Минус 10 и очередь
Пошли мы на очередной прием в социальную службу. Выглядят наши экспедиции всегда одинаково – я подъезжаю к воротам деревянного домишки, где по милости старых знакомых проживает Виктор, он ковыляет через снег. Сдается мне, что со временем ходит он все хуже.
В отделении социальной службы на улице Доломита попали в классическую зимнюю ситуацию. Без четверти восемь утра, а у дверей уже очередь. Это время, когда большинство малообеспеченных старается подать декларации о доходах и вытребовать хотя бы мизерное квартирное пособие. По причине холодов и растущих тарифов на тепло просителей тысячи, поэтому приходится часами стоять под дверями.
– Вот издевательство над людьми! – бормочут в продрогшей очереди.
Я тоже стою, постукиваю коленкой о коленку. Температура – добрые минус 10, а двери откроют только в девять утра. Самые смелые в этой очереди стоят с семи часов. Ужасно, что стоят они даже не на прием к специалисту, а за бумажными номерками с временем приема. То есть, заявившись в семь утра, можно получить талончик на 11–12 часов.
– Инвалиду вроде меня этого не вынести, – констатирует Виктор.
Ему что? – он по большей части сидит и греется в машине. А вот приключись такая напасть с немощной бесколесной бабушкой... Страшно представить. Если не замерзнет на пороге социальной службы, то свалится дома с воспалением легких.
Когда наконец попадаем и мы к инспектору, очередной курьез. ГМИ-то Виктору рассчитывают, но никто не предупреждает, что малоимущий бомж имеет право на особое рождественское пособие Рижской думы. Не спросили бы мы сами, считайте, – 30 латов у Виктора мимо носа. А сколько людей действительно не знали о пособии и не задали в социальной службе Риги нужного вопроса?

30 января. Сам не проживу
Созрел мой клиент, созрел красавец. Сначала воротил нос – «Зачем мне место в пансионате?», а теперь сам аккуратно завел беседу:
– Подумал я и понял, что не могу самостоятельно жить. Руки-ноги не двигаются, даже не помыться нормально. Вот найдешь ты мне квартиру – что я стану делать? Правильно, ничего. Потому что даже по лестнице не могу по-человечески спуститься.
Мне это давно заметно, поэтому и квартиру, не смотря на Викторовы понукания, я ищу без прежнего рвения. В лимит самоуправления вписываются жилища с печным отоплением, но что-то не представляю, как хромой человек с одной живой рукой будет таскать дрова и растапливать кирпичного монстра.
Хорошо, что Виктор здраво рассуждает насчет пансионата. Потому что недавно позвонила мне прежняя его соседка, начала умолять:
– Пристройте вы его куда-нибудь! Бабуля, у которой он живет, измучилась!
Бабуля – это тетя Нина, родом из Латгалии. Не смотря на 91 год, она удивительная жизнелюбка. Во-первых, сама ездит на базар и так далее. Во-вторых, пустила все-таки Виктора на зиму. Согласитесь, не каждый человек на такое способен. Тут немалая нужна женская сердобольность.
Но Виктор со своей благодетельницей не слишком ладит. Привык иметь угол, на тетю Нину без почтения ворчит:
– Стесняется она меня! Когда почтальон пенсию приносит, она меня на кухню гонит или вообще из дома!
У тети Нины своя версия:
– Обнаглел Виктор совсем, обесстыдел. Вот увидит почтальон, что я не одна живу, – что подумает?
Старомодная стыдливость, не смотря на девяносто лет.
Пансионат – это выход для Виктора и тети Нины, которая ждет не дождется первого тепла, чтобы спровадить квартиранта. Но я с ужасом понимаю, что ничего про пансионаты не знаю. Каким должен быть путь человека с улицы в социальный центр долгосрочного ухода?

20 марта. Дай пять латов?!
В пансионат-то Виктор собирается, да не больно торопливо. Говорит:
– Осенью поеду, – как будто в пансионате сидят и ждут, когда наш ясный свет заявится.
Нужно немало времени потратить, чтобы Виктору внушить, чтобы оформление документов начинал поскорее. Тогда глядишь, к осени и подоспеет место в одном из социальных центров долгосрочного ухода.
Артачится Виктор перестал, когда сошел снег. Видимо, четко сказала тетя Нина: «Хватит, пожил! Иди обратно на улицу». Судить пожилую женщину не могу, и так пять месяцев терпела чужого человека.
– Не могу я на улице, – задумчиво рассказывает Виктор.
Снова социальная служба, серые пороги, мрачные очереди. Люди в ожидании приема сидят с одинаковым выражением лица – будто приговоренные к исправительным работам.
Честно сказать, однажды у меня тоже руки опустились. Это когда Виктор заковылял в очередной кабинет, а там заявили:
– О месте в пансионате ходатайствуете? Это, получается, за счет самоуправления хотите свои жилищные проблемы решить?
Серые глаза социального работника уткнулись мне в лицо. Как будто это я свои жилищные проблемы решаю, таская Виктора по кабинетам. Не помню, когда последний раз чувствовала себя настолько отвратительно и жалко. Социальный работник осуждающе покачал головой, но телефонный номерок выдал:
– Езжайте в социальный центр на улице Гобас, там проверят, годитесь ли вы для пансионата!
После такой отповеди в новую поездку мы собирались чуть не месяц. Виктор тем временем маленько расслабился. Позвонил как-то:
– Выручай, нужны пять латов.
По правде сказать, этого я боялась с самого начала. Пять латов не жалко. Но возникал дисбаланс в отношениях: я бралась помочь Виктору с социальными вопросами, но не с финансовыми. Слишком хорошо знала, насколько легко в таких случаях превратиться в дойную корову.
– Не дам!
– Дай, – продолжал канючить, – разве можно на пенсию прожить? Я ведь с голоду помру до следующего месяца.
Обещание помереть с голоду сбило с толку, пять латов были выданы. Через два дня звонок повторился:
– Маргиточка, – гляди, а голос у Виктора совсем масляный, – дай еще пять латов...
– Без машины, не могу приехать.
– Ничего, ты на трамвае приедь, – решает за меня.
Сказать честно, ничего я не ответила. Положила трубку. На время звонки с просьбами: «Дай!» прекратились, потом возобновились. Иногда Виктору удавалось взять меня измором, заставить почувствовать вину: «Вон ты когда в магазин идешь, наверное, не меньше 10 латов оставляешь? А мне как жить?» Доля правды в этом нытье присутствовала.
Но отдать должок Виктор никогда не забывал. Сам на почту за пенсией сходить не мог: с одной ногой не доковыляешь и в трамвай не заскочишь, поэтому каждый месяц мы ездили за пенсией вместе. Возвращаясь с почты, Виктор солидно отсчитывал мне банкноты. Иногда отдавал половину пенсии, а через неделю снова названивал: «Маргита, дай пять латов!»
Это было самым тяжелым в нашем девятимесячном общении. Но имелись и приятные моменты. Например, во время поездок в социальную службу Виктор рассказывал про свое житье-бытье. Максим Горький нервно курит в сторонке – жизнь Викторова была похлеще, чем «На дне».

5 апреля. Не пойман – не вор
– Вчера, – жаловался он, – позвонил бывший сосед – «Помоги телевизор настроить!» Поковылял я через двор, посидели. А когда уходил, забыл на столе бумажник.
Виктор стал своему соседу звонить – мол, бумажник-то отдай, тот изобразил недоумение – «Ничего не знаю!» Вместе искали оброненный предмет, Виктор даже под кровать залез. Сосед смеялся – «Наверное, кот утащил».
– Что было делать? Не пойман – не вор, – авторитетно говорит Виктор, хрустя карамелькой – большой сластена. – Не стал я с психом связываться!
– Почему с психом?
– Да он человека убил, шесть лет в тюрьме просидел. Ненормальный! На меня недавно тоже с ножом кидался. Но я за лезвие схватился и только ладонь порезал, – спокойно так рассказывает, словно в старом Агенскалнсе такие истории в порядке вещей.
Хотя Виктору и правда не привыкать – после шести тюремных сроков чего человеку бояться? Зашел у нас как-то по весне и об этом разговор. Сидели в машине после очередной поездки в социальную службу.
– За что же сидели, Виктор?
На лице появляется знакомая уже мне улыбка: доволен, хитрец.
– Первый раз пошел по государственному хищению, милиция меня год искала. Когда пришли, я в окошко выпрыгнул, отсиделся в кустах. Жену выпустили после допроса, я ей из-за дома шепчу – «Штаны принеси, я голый тут!» Скрывался, но потом пришлось идти с повинной. В отделении меня только спросили: «Как же мы, Витя, тебя целый год не могли найти?»
Вспоминает, как привезли на допрос в отделение на улице Кугю. Там разговор вышел коротким. Милиционер сказал: «Мы и не таким язык развязывали!» Виктор подумал, что сейчас будут бить и, приладившись, сам стукнулся головой об батарею. Кровь залила глаза: «Зовите прокурора, пусть засвидетельствует, как вы заключенных пытаете!» Милиционеры заволновались и от искушенного Виктора отцепились.
В последний раз угодил за решетку совсем уж по глупости, сильно скатившись. Жил в своем любимом Агенскалнсе, подрабатывал по случаю. Например, в доме неподалеку от церкви Св. Мартиня обретались девочки легкого поведения, так он им за квартирой-машиной приглядывал. Дружили, можно сказать.
– Однажды сели со знакомым, а денег выпить нет. Я сдуру и сказал: «Сейчас достану пару латов!» – хотел у знакомых девочек попросить.
Девочек дома не оказалось, и Викторов знакомый быстренько сковырнул замок, полез в квартиру. Виктор вспоминает: «Я тогда подумал – чего стою, как чурбан? Тоже пошел внутрь». Вынесли телевизор, кое-что из бытовой техники и вещей. Телевизор продали прямо за углом, другое барахло дружок Виктора повез в Ильгюциемс. Виктор тем временем на заработанные пару латов крепко выпил в любимом барчике. Там его и взяла полиция – дворник видел, как двое взломщиков вещи таскали.
– Требовали выдать подельника, но я повторял, что все сам сделал, – говорит он, – зачем мне срок за групповое ограбление получать? Но дружка моего взяли. На суде он начал все на меня валить, да только все равно потом в тюрьме умер.
Все это дела давно забытых лет. Виктор, освободившись после глупого взлома, решил: хватит. Вон сколько молодых, пусть они теперь лихачат и на казенных харчах годами сидят. Прошло 15 лет, а он даже в полиции ни разу не был, и очень этим доволен.

1 мая. Пансионат – только для лежачих
Собрали мы наконец-то нужные справки, поехали в важнецкое отделение социальной службы на улице Гобас – туда, где определяют бедных людей в пансионаты. Виктор дорогой извелся:
– Ничего не понимаю! У меня знакомых бомжей в доме престарелых прямо с улицы забирали. Смотрят, лежит человек на скамейке, и определяют его сразу на чистую коечку. Почему же я должен что-то социальной службе доказывать?
На этот вопрос отвечает очередной социальный работник. Оказывается, изменились нынче правила. Нынче в пансионаты забирают только людей, которые совершенно не могут о себе позаботиться – лежачих больных. Если же человек кое-как передвигается, ему назначают домашнего помощника. Такой социальный работник должен и в магазин сбегать, и с уборкой помочь, и покормить. Новая политика в том заключается, чтобы человек до последнего оставался дома.
– Нет у Виктора дома, – снова, как шарманка, завожу я.
Но на улице Гобас, слава Богу, нашлись слышащие уши. Инспектор посмотрела в окошко, как Виктор полчаса колдыбает от машины до входной двери, вздохнула: все ясно. Будем оформлять документы на пансионат.
На обратном пути Виктор воодушевленно мечтал, как съедет от тети Нины, с которой в последнее время ну совсем не складывалось. Бабушка все решительнее указывала моему герою на двери: погода теплая, иди на кладбище ночуй! Виктору указанное направление не подходило. Он обижался и был готов ехать в пансионат хоть сегодня.

16 мая. Ждите...
Пришлось мне по второму разу ехать за справкой от семейного врача, которая требуется для оформления Виктора в пансионат. В первой бумажке хвори бравого бомжа описаны таким почерком, что социальный работник даже с лупой не разобрала.
Семейный врач недовольна, разумеется. Ворчит:
– Что они в социальной службе придумывают? Приходите во вторник, перепишу каллиграфическим почерком.
После четвертого визита в поликлинику (хорошо, хоть Виктора с собой не нужно тащить) получаю наконец-то заветную справку, еду на улицу Гобас, сдаваться. Социальный работник прямо светится. Видимо, ей тоже хочется пристроить Виктора поскорее.
– Теперь, – говорит, – ждите.
– Сколько ждать?
– Месяца два.
Срок ожидания зависит от того, на какой пансионат нацелился клиент. Если в заявлении указал только одно заведение, ждать придется долго. Поэтому лучше обозначить сразу несколько – пошлют туда, где первым освободится место. Знающие люди советуют:
– Выбирайте пансионат «Лиепа» в Иманте, но ни за что не пишите социальный центр «Стелла Марис» в Болдера!
Но Виктор велит отметить даже Болдераю, лишь бы поскорее город выделил ему угол. Неровен час вообще на улице окажешься, тетя Нина совсем терпение потеряла.

5 июня. Куда ты меня определила? Меня третий час держат в коридоре!
Настал-таки день, когда лопнуло тети Нинино терпение. Виктор позвонил мне, мрачно сообщил:
– Плохие новости, выгнали меня из дому.
Представился жалкий Виктор с палочкой, растерянно стоящий посреди двора. Идти человеку некуда, да и ходить в прямом смысле слова он не может. Что делать? Хуже всего, что известие застало меня в командировке.
В загашнике имелся у меня козырь – телефон сына Виктора, Александра. Набрала, говорю:
– Саша, ваш папа на улице, давайте вместе думать, что делать!
Молодой человек вздохнул:
– Я водитель, сегодня уезжаю за границу, поэтому вы там сами разбирайтесь. Его ведь по пьянке наверняка выгнали.
У меня тоже есть подозрения, что по пьянке, хотя в принципе Виктор не алкоголик. Однако сынок мог бы принять в судьбе отца участие. Впрочем, я знала, что на папашу он в обиде: «Где он был, пока мы с сестрой были маленькими? Явился теперь весь в белом...»
В общем, сына можно было вычеркнуть, на спасение не помчится. Пришлось снова звонить в Департамент благосостояния Рижской думы, просить совета. Секретарь охает вместе со мною: ничего себе история! Через минуту перезванивает и предлагает вариант спасения:
– В Риге есть мобильная бригада, выезжающая на помощь бездомным в критических ситуациях. Она может забрать Виктора в городской приют для бездомных на улице Маскавас. Там ему придется провести всего два дня, пока врач не составит документы, необходимые для размещения в больнице, на социальной койке.
В клинике Виктору обещают еду и медицинское обслуживание бесплатно, вплоть до переезда в пансионат. Как по мне, просто замечательное предложение. Но Виктор встречает его в штыки:
– Чтобы я поехал в приют на Маскавас? Да лучше под кустом буду спать!
Тут меня разбирает зло:
– В таком случае мне больше не звоните!
Перебирать он вздумал, видите ли.
– Хорошо, поеду, – соглашается он, помолчав. – Присылай свою мобильную бригаду.
За дальнейшим я наблюдаю с командировочной дистанции, созваниваясь то с пансионатом, то с Виктором. Бомж тоже периодически набирает мой номер и вопит – «Куда ты меня определила? Меня третий час держат в коридоре!» Через полчаса снова: «Теперь положили прямо на пол! Зачем меня сюда привезли?»
Охранники приюта по телефону уверяют, что клиент просто нетрезв. Вот проспится к утру, и им займутся социальные работники. Но утром оказывается, что Виктора с первыми петухами выставили из приюта. Такой порядок: люди могут находиться в городской богадельне только до девяти часов.
– Вы спятили? – шиплю я в трубку. – Человек ходить не может!
– У нас половина ходить не может, – дежурный охранник хладнокровен, – и ничего: переползают через улицу и сидят на скамеечке.
Через минуту звонит уже сам Виктор:
– Даже не уговаривай, я в этом змеюшнике больше ни на день не останусь! Добрые люди меня на трамвай посадили, поеду в Агенскалнс.
Оказывается, спал Виктор в приюте на полу. Уже вечером к нему подошел пьяноватый бомжик, представился дежурным – «Отдай мобильный телефон, я охраннику его сдам». Когда Виктор велел отцепиться, неизвестный бомжик обиделся и ушел. А наутро Виктор не обнаружил ни деревянной палки, ни очков. Телефон не сперли только потому, что был положен под себя.
– Куда я теперь без палки? – обижается на меня Виктор.
Тупик, господа. Полный тупик.

7 июня. Святой человек тетя Нина
Святой человек тетя Нина! Пустила-таки Виктора обратно. Когда я приехала поговорить, вернее – уговорить бабушку не выкидывать этого стервеца на улицу, пока не устроится с пансионатом, тетя Нина с достоинством сказала:
– Хорошо, пусть живет, – и даже не взяла предложенных за аренду денег.
Можно слегка перевести дух.

1 июля. Надоел, честное слово...
В последние дни Виктор напоминает перекипевший чайник, который плюется кипятком во все стороны. Звонит чуть не каждый день и жалуется на тетю Нину, неотзывчивую социальную службу и меня.
– Когда мне выделят место? – спрашивает ворчливо. – Что за государство такое – хоть на остановке ночуй, никому и дела нет. Они же обязаны мне помочь, почему тянут?
– Да вы спасибо скажите, что вас вообще в очередь поставили, могли на дверь указать или в приют для бездомных направить, – отбрехиваюсь.
От этого Виктор еще больше мрачнеет и все чаще звонит с вопросом: «Ну ты связалась с социальной службой, выяснила, сколько еще ждать?» Я не связывалась, конечно. Отговариваюсь загруженностью.
– Знаем твою загруженность, – в конец разочаровывается бомж, – видали газету, а статей твоих не заметили! Чем же ты занимаешься?
Лучше бы он этого не говорил. Объяснять ему теперь, чтобы глаза протер? Что у меня по три статьи в номере бывает? Вместо этого кладу трубку. Надоел, честное слово!

16 июля. Ну не случайно же мы друг о друга споткнулись
Конечно, недолго мы с Виктором ссорились. Почти сразу созвонились снова, – надо было ехать на почту за очередной пенсией. И все-таки я тогда мысленно взмолилась: «Господи, пожалуйста, поскорее решили судьбу этого человека! Ну не случайно же мы друг о друга споткнулись, должен быть результат...»
Услышали там, на небесах. В самый критический момент услышали. Отозвались канцелярским звонком из социальной службы.
– Как там ваш подопечный? – осведомился инспектор. – Освободилось для него место в пансионате «Лиепа». Поедет?
Аж дух захватило – конечно, поедет!

18 июня. Нечего там бояться, не в тюрьму же сажают
Это мы сколько с Виктором знакомы? Почти девять месяцев, если считать со дня получения письма. За такое время запросто ребенка можно родить или выйти замуж и развестись, или совершить кругосветное путешествие.
В Китае говорят: «Лучше спасти человека, чем построить пагоду». Сейчас разберемся, как выглядит Викторово спасение.
В машине я такая:
– Виктор, страшно вам?
Он открыл сумку (новые спортивные штаны, две пары обуви) и вытащил карамельки «Раки»:
– Бери конфетку, вкусная, с халвой! Страшно? Да нечего там бояться, не в тюрьму же сажают.
Бояться действительно оказалось нечего. Пансионат «Лиепа» живописен: в приемной огромная библиотека и бородач-дежурный, врач сразу расспрашивает у Виктора про глаза, зубы и давление. Обещает дважды в день выдавать лекарства, прописанные моему гипертонику еще в больнице.
Ведут показывать комнату. Первый этаж, окна на красно-желтую клумбу. Комната – о неслыханное везение! – одноместная. Немного портит антураж близость электрички, зато хромому Виктору не надо далеко волочься, чтобы выйти в сад. Садовые двери в двух шагах, а там и скамеечки, и вышеописанная клумба, и даже фонтан. Напротив, через железную дорогу, виднеется магазин.
– Хорошо! – говорю.
– Это мы посмотрим, – отвечает Виктор скептически.
Прощаясь, глядим друг на друга, как сообщники. Девять месяцев. Большое дело провернуто. Обняться бы на радостях, но момент сходит на неловкие прощания. Договариваемся встретиться через десять дней, обменяться впечатлениями. Раньше нельзя – я уезжаю в очередную командировку.
Вечером, когда я уже сижу в московском поезде, Виктор успеет позвонить мне и поворчать:
– Пообедал в здешней столовой, поужинал. Не хватило, пошел с молоденькой стажершей в магазин за хлебом. Хорошая такая девчонка попалась! Мы с ней заодно и мороженого поели. Ну, счастливого тебе пути...
Когда он про хлеб заговорил, сердце онемело. Сейчас заявит: «Не нравится мне пансионат, вези обратно к тете Нине!» Безумные девять месяцев коту под хвост. Но когда Виктор рассказал, как мороженое кушал с будущей докторшей, отпустило. Обойдется теперь. Будет ворчать, переживать и жаловаться. Но под забором все-таки не умрет.
Вот и закончилась история одного письма: «Мы переживаем за одного бомжа, но сами для него ничего сделать не готовы. Приезжайте и заберите этого человека!» Письмо нехорошее, а результат вроде ничего. Только вы, дорогие читатели, не бойтесь действовать в таких случаях сами.

Итог. Сочувствуйте друг другу!
Простите, что на этот раз без морали. Потерялась она где-то по пути, между неделями и месяцами, проведенными вместе с Виктором. Трансформировалась в радость. Поэтому просто делюсь этой радостью с вами. Сочувствуйте друг другу!