Как будут отмечать праздники крымские бездомные

В канун больших праздников, когда деньги жгут карман, а магазины заманивают скидками и гирляндами в витринах, их особенно неприятно и больно видеть. Плохо пахнущие, в грязной одежде, они виновато шмыгают в свои подворотенки и подвалы. Словно стараются сбежать, скрыться от атмосферы всеобщего веселья, которое их не касается и не коснется.

Напротив ворот бойлерной зеленые мусорные контейнеры. Чуть дальше – железные гаражи, а если завернуть за угол, попадаешь в скрытый от посторонних глаз закуток. Особенности дворовой советской архитектуры. Под П-образной бетонной плитой – горячие трубы из бойлерной. Здесь, пока нет сильных морозов, постоянно живет стайка бездомных. На теплой бетонной плите розово-черный матрасик, скомканное серое одеяло, похожее на воронье гнездо. Восемь утра. Жильцы закутка на проспекте Победы уже не спят. Роются в мусорных баках, пересчитывают найденные бутылки.

– С нами наступающий Новый год отпраздновать? – самый пожилой из них смотрит с недоверием на меня и фотографа. – А что делать надо?

Я достаю из рюкзака приготовленное угощение: мандарины, шампанское, бутылку водки, конфеты и бананы. Ставлю на бетонную плиту, рядом с одеялом-гнездом, миниатюрную искусственную елочку. Бездомные стоят вокруг, и каждый раз, когда что-то появляется из рюкзака, произносят восхищенное "УУУ!". Всего их трое: Сережа, Вова и Надя.

– Еще у нас Лариса есть, она на обход (осматривать мусорные баки) пошла, – говорит Надя. – Может, подождем? Или мы ей оставим?

Теплые носки, которые мы им подарили, бездомные прячут в карманы и бочком, словно опасаясь, подходят к столу, накрытому на их постели. Сергей срывает золотис­тую ленту с бутылки шампанского, тянет темными от грязи пальцами пробку. Хлопок. Игристое бьет через край, льется на штаны бездомного. Он прижимает горлышко к губам, широко раскрыв глаза, делает несколько судорожных глотков, пытаясь урезонить напиток.

– Забыл, как открывать, – вытирая небритый подбородок, разливает шампанское по пластиковым стаканчикам.

Вова тянется к своему "фужеру", опрокидывая на бетонную плиту бутылку водки. Дзинь. Все замирают.

– Так, ты тут руками не маши, – пододвигает к себе чудом уцелевшую бутылку Сережа.

Выпили, чистят апельсины и мандарины, улыбаются.

– У меня папа дальнобойщиком был и всегда привозил большие бумажные пакеты с мандаринами, – рассказывает 33-летняя Надежда. – А помню, однажды на Новый год к нам в квартиру заходит огромный плюшевый медведь (раскидывает руки, словно стараясь обнять толстенное дерево), только потом из-за него увидела папу. Я это на всю жизнь запомнила… Дверь открывается, а во весь проем – плюшевый медведь! Эх…

Надежда 21 год живет на улице. С 12 лет домашнюю девочку била и учила бездомная жизнь, оставляя рубцы на красивом лице.

– С отцом мать разошлась, были какие-то мужики у нее, но ничего, я ведь понимаю – она женщина молодая была, ей внимания хочется, – Надя достает из кармана пачку самых дешевых сигарет с фильтром, к ней тянутся руки товарищей, закуривают. – Потом был у нее один… Бабушка меня спасла. Я помню частями, она мне рассказывала, что вытащила меня из-под этого козла посиневшую, едва живую. Придушил и насиловал. Вот так вот. Мама его выбрала, сказала, что это я его соблазнила, указала мне на дверь. Я сначала у бабушки жила, потом она умерла, и я на улице оказалась. Так и покатилась жизнь. Простила маму? Наверное, да. Чего уж тут, столько времени прошло.

Рядом с "кроватью" бездомных в ряд сложены пакеты: стеклотара, металл и выброшенный хлеб. Его в конце недели меняют у приезжающего фермера на один литр молока. Бутылки и металл сдают. В районе четыре мусорных "точки", которые для бездомных замкнуты в круг жизни: встают утром, "делают круг", находят, что выпить и чем закусить.

– Вообще мы на утро всегда денег немножко оставляем, чтобы было на что похмелиться, – часть лица 54-летнего Вовы в красных пятнах, этой ночью, уже под утро, подростки брызнули ему в лицо из газового баллончика, пока спал. Хотели посмотреть, что будет. – Если денег на утро не оставить, совсем плохо. А выпил – и жизнь пошла.

Спрашиваю, если бы не водка, смогли бы устроиться по-другому? Молчат. Жуют апельсины, допивают шампанское в стаканчиках.

– Наверное, если не пить, то можно было отсюда и сейчас выбраться, – первым отвечает Вова. – Или если бы чуть-чуть больше когда-то повезло. Или, например, если бы в начале девяностых засухи не было. Я тогда фермером был, у меня в Раздольненском районе несколько гектаров земли до сих пор есть, только никому она не нужна. А в 90-х я купил трактор, нанял людей, перепахали поле, засеяли зерном. Засуха страшная случилась. Зерна родилось столько, что дешевле было его на поле оставить, чем убирать. Трактор продал, деньги закончились. Забухал. Теперь здесь. Сам виноват.

К нашей компании подходит седой мужик лет шестидесяти, в протертой на пузе кожаной куртке, черной кепке. Глаза практически бесцветные и, кажется, злые. Это дядя Толик. На языке бомжей он – "домовушник", то есть у него есть дом, квартира. Но приходит почти каждое утро за бойлерную. Бездомные его опохмеляют, если есть чем, и угощают сигаретами. Он берет, не стесняется.

– У меня тоже когда-то дом был, я в подвале поселилась, два года там прожила, и телевизор был, и ковер шерстяной, – Надя делает ударение на слове "шерстяной" – мол, не искусственный, не ширпотреб. – А однажды кто-то выкинул диван. Ох, роскошный диван был! Я, как увидела его на мусорке, аж обалдела, а в подвальный проем, зараза, не помещается. Нашла двоих, они согласились за три пузыря его разобрать и собрать. Тащим мы его ко мне в хату, а тут мужик какой-то: "Стой, че сп.здили?!". Оказалось, сосед мой – сверху на первом этаже живет. Мент. Зашел, посмотрел мой дом, ох.ел, когда узнал, что я под ним уже два года живу, а он и не знает. Не выгнал. Потом, когда с женой ссорился, ко мне бегал бухнуть. А я слышу – сверху орут, скандал, посуду бьют, значит скоро прибежит с пузырем. Хороший мент. Сидит на этом самом диване, что мы тогда приперли, пьет водку, со мной говорит не как с бомжихой, а как с равной. А потом я уехала на лето в поле работать, пустила в свой дом двух бездомных. Сожгли они мне хату по синьке.

Теперь, когда ночные морозы усиливаются до минус десяти, Надя и компания уходят под землю: возле бойлерной есть теплая яма, где проходят трубы отопления. Открывают люк, затаскивают матрасик и спускаются в зимний дом. Темно, душно, спать приходится прямо на трубах, но главное – тепло. Главное – не замерзнешь, главное, что не заберет окоченевший к утру труп спецслужба "Дельта".

– Здесь человека видно, когда он не прячется за зарплату, квартиру и машину, – философствует Вова. – Вы там, сидя в домах, заныкались от всего мира, от своих соседей, от самой жизни. На улице никому жить не пожелаю, но человека тут видно уже на второй день: кто крысит, кто предаст, кто трус. Таких мы выгоняем. Пусть ищут другое место.

...Мы празднуем больше часа. Мои опасения, что бездомные выпьют весь алкоголь за полчаса и потеряют к нам интерес, оказались напрасными: только распечатали бутылку водки. Вернулась с обхода "круга" Лариса – необщительная дама в солнцезащитых очках с треснувшим стеклышком, в коричневой советской шубке. Не уходит всем поднадоевший и неуемно болтливый дядя Толя. Он видит почти полную бутылку и иногда сам себе наливает. А бездомные, кажется, о ней забыли: разговаривают, слушают, спрашивают, какие зарплаты у журналистов, были ли мы в горячих точках. Рассматривают издалека, не прикасаясь, технику фотокорреспондента. Надя просит показать, какие снимки получились.

– Хорошо так, – неожиданно говорит она. – Интересно с вами общаться и люди вы хорошие. Без понтов. А у нас вот белая маленькая крыса объявилась. Наверное, кто-то из "домовушников" выбросил. Видели мы ее тут с серым уличным пацюком. Прибилась к нему, мы их подкормили, теперь они иногда приходят, скоро с рук, наверное, есть начнут. Интересно, эта белая крыса зиму переживет?

Бездомные пересказывают новости, загибают пальцы, пересчитывая и называя поименно тех, кто не дожил до этого Нового года. Предвкушают сытую жизнь после третьего января, когда в урны килограммами полетят недоеденные оливье, "шубы" и куры.

– Что на Новый год подарим друг другу? – пожимают плечами. – А что найдем в мусорных баках, то и подарим. Лариска косметику любит (только сейчас я замечаю, что губы у бездомной в треснувших очках аккуратно накрашены, а на щеках – румяна), Серега – инструмент собирает, у него уже полная торба (рядом с одеялом действительно лежит сумка, из которой торчат пассатижи и рукоятки отверток). А так, денег подкопим, чтобы выпить и закусить было в новогоднюю ночь. Чтобы как у людей.

Говорят, желать будут друг другу здоровья. Мол, это самое ценное, что есть.

– У Нади рак груди, операция нужна, – буднично, как о насморке говорит Сергей.

– Уже, наверное, не нужна, – так же спокойно отвечает ему бездомная. – Метастазы, наверное, по всему телу. Не знаю. Давно мне этот диагноз поставили, на операцию надо десять тысяч долларов…

– И что? – спрашиваю, когда она надолго замолкает, разделывая апельсин.

–Что? – удивленно поднимает голову. – А, насчет рака… Умирать буду, свой диагноз я знаю – это приговор. Но еще немного поживу. Новый год вот встречу. Может, летом на море поеду.

Источник: Республика. Еженедельник Крыма